Рома начинал злиться — счётчик уже отсчитал десять минут, а пассажир, вызвавший такси, не выходил из подъезда старого трёхэтажного дома, каких ещё немало осталось на исторических улицах Твери. Он нетерпеливо посигналил — спят они там, что-ли? Рома набрал номер клиента, трубку долго не брали. Наконец ему ответили дребезжащим старческим голосом:
— Поднимитесь, пожалуйста, в сорок четвёртую квартиру, третий этаж.
Он поднялся и нажал на кнопку дверного звонка: старую, уродливо выпуклую и пожелтевшую от времени. Раздался хрупкий старушечий голос:
— Минуточку подождите…
Рома услышал, как она, кряхтя, поволокла что-то по полу. Потом медленно, по очереди стала открывать два замка и сняла дверную цепочку. Маленькой сухой старушке на вид было лет девяносто.
Морщины избороздили её впалые, с пигментными пятнами щёки, глаза тоже затерялись где-то там, в складках сморщенной кожи. Несмотря на старость, бабушка оказалась по-своему элегантна: лёгкий зелёный плащ был не застёгнут, так что виднелся кружевной воротник строгого коричневого платья. Также ею явно была предпринята попытка уложить остатки волос под старомодной шляпкой из фетра.
Рядом со старушкой стоял небольшой чемодан. Однокомнатная квартира выглядела так, словно её собрались сдавать: никаких безделушек на трюмо, пустые полки серванта, не висит нигде ни одной личной вещи, нет часов на стене. Особенную тоску нагоняли кресло и диван, накрытые белыми простынями от пыли. Только в углу коридора одиноко стояла картонная коробка, наполненная чёрно-белыми фотографиями, книгами и фарфоровой посудой.
— Не были бы вы столь любезны отнести мою сумку в машину? Я не могу спустить её со ступенек.
— Конечно, — ответил Рома и потащил чемодан на первый этаж.
Любезны! Это слово было слишком устарелым для Ромы, молодого любителя компьютерных игр и пивка с дружками по выходным, но отчего-то он почувствовал себя чуть более благородным и даже показался себе порядочным человеком, способным на достойные дела.
Бережно запихнув потрёпанный чемодан в багажник машины, Рома устремился назад, чтобы помочь старушке спуститься с лестницы. С возможной для её возраста грацией женщина подала ему руку.
— Ах, я не представилась — Клавдия Васильевна.
— Роман, — чересчур пафосно ответил Рома и смутился.
Медленным шагом они двигались в сторону автомобиля. «И как она вообще умудрялась выходить на улицу?» — подумал Рома.
— Вы такой приятный молодой человек, помогли дряхлой старушке, простите, что отнимаю ваше время.
— Ничего страшного, я стараюсь относится к пожилым людям так, как хотел бы, чтобы люди относились к моей маме.
Рома умолчал, что маме всего пятьдесят пять, но возраст здесь не важен — она прекрасная женщина и заслуживает уважения от любого незнакомца. Рома вспомнил, что уже неделю, как не отвечал на её звонки. То некогда, то лень выслушивать лекции о том, что он живёт, как бобыль, не спешит жениться… Надо бы позвонить…
— Ах, какой же вы хороший мальчик! Пока есть такие люди, не угаснет моя вера в человечество, — не скупилась на похвалу Клавдия Васильевна.
Тем временем счётчик ожидания уже натикал двадцать пять минут. Первые пять минут бесплатные, а за остальные Клавдия Васильевна должна будет заплатить. Бессердечная система капитализма впервые вызвала негодование в Роминой душе.
—На Маяковского, верно?
— Да, да, мой хороший, — продребезжала старушка. — А не могли бы мы поехать через центр города?
— Простите, но эта дорога не самая короткая. Навигатор показывает, что по окраине будет ближе.
— О, понимаю и, конечно, не возражаю. Мне некуда спешить, я еду в дом престарелых. Последняя моя дорога.
Роме сдавило горло. Он поправил зеркало заднего вида так, чтобы увидеть Клавдию Васильевну. Их глаза встретились, и она начала тихо, виновато оправдываться.
— Я тут совсем одна осталась, понимаете. Муж давно ум ер, детей своих тоже пережила. Двое внуков далеко — один на Сахалине, другой в Иркутске, а внучка вышла замуж за англичанина, туда уехала. Они взрослые, уже и правнуки у меня есть. Врачи говорят, что мне осталось совсем недолго… Не хочу никому доставлять неудобств, а сил-то нет: ни выйти никуда не могу, ни готовить, мне приносили продукты добрые соседи.
Не успев даже осмыслить своих действий, Рома протянул руку к счётчику и выключил его. А подумав пару секунд, он и вовсе отменил заказ.
— С какого места вы хотели бы начать наш маршрут? Я отвезу вас куда захотите, можем не спешить.
Почти два часа Рома катал по городу Клавдию Васильевну и останавливался там, где она просила, и слушал с интересом историю её жизни. Эта далёкая жизнь мелькала перед глазами Ромы, как открытки с изображением главных мест Твери из советского прошлого. Такие открытки до сих пор лежали у матери в шкафу и вот вдруг ожили, наполнились объёмом и смыслом.
— Деревьев было больше и памятника этого не было, — поведала Клавдия Васильевна, когда они медленно проезжали Версальский трезубец, — именно здесь Гена сделал мне предложение, сорок семь лет прожили душа в душу.
Они проехали по Волжскому мосту и завернули к Успенскому собору, где они с мужем тайно венчались. Потом покатились по улице Горького и она показала Роме дом с башенками — шатровыми завершениями, — в котором они жили, будучи молодожёнами.
Там у них родилась дочь. Потом они опять проехали Волгу уже по другому мосту, остановились возле Горсада. За деревьями виднелась верхняя часть колеса обозрения и Клавдия Васильевна долго смотрела на парковые дорожки и прохожих, думая о чём-то своём. Также долго стояли они на парковке перед розовым зданием с восьмью белоснежными колоннами — Научной библиотекой им. Горького.
Клавдия Васильевна проработала там сорок лет. А потом было облепленное магазинчиками одноэтажное строение — бывший танцевальный зал, куда она бегала танцевать с подружками. А ещё — множество переулков и ничем не примечательных для Ромы зданий, где просила остановиться старушка. Она сидела в машине, уставившись на них и ничего не говоря, поглощённая собственным прошлым.
Художник Давид Александрович Дубинский
А потом она сказала:
— Я устала. Поедем на Маяковского уже сейчас.
В молчании они доехали до адреса. Низкое двухэтажное здание, ничего особенного, погулять особо негде. Их встретила санитарка. Клавдию Васильевну здесь уже ждали.
— Сколько с меня? — спросила старушка.
— Нисколько, — ответил, улыбаясь, Рома.
— Нет, нет, что вы, это же ваша работа, — она начала открывать сумочку жилистыми руками.
Рома остановил её.
— Мне хватает клиентов. Было приятно покататься с вами.
И он вдруг обнял её. Она ответила ему тем же — прижала к себе крепко, как могла.
— Спасибо, что подарил мне эти мгновения счастья, сынок, — прошелестела старушка.
Рома сжал одновременно обе её морщинистые руки и вернулся к машине. В носу предательски щипало. Потом он услышал, как за Клавдией Васильевной закрылась дверь в дом престарелых — это ещё одна книга жизни подошла к своему концу.
Обратной дорогой Рома не брал новых пассажиров. Он ехал, погружённый в свои мысли, его снедала тоска и что-то тяжёлое давило на грудь, мешая дышать. Он не хотел больше никого видеть, избегал разговоров. Он думал — а каким был бы последний путь этой старушки, попадись ей другой, непроницаемо безразличный водитель? Что, если бы он, Рома, поддался охватившему его в ожидании клиента раздражению и просто уехал? Роме казалось, что сегодня он совершил нечто особенное, пожалуй, важнее этого он ничего в своей жизни ещё не делал.
Вечером он не стал играть в компьютерные игры. Он рассматривал свой детский альбом, а потом взял в руки мобильный.
— Мам? Как ты там, мамуль? Извини, не брал трубку, знаю… Заработался. А давай я к тебе приеду? Прямо сейчас, да. Подумаешь, два часа езды… У меня выходной завтра, я так решил. Мы с тобой на озеро сходим, на Бологое, давно я не видел его поразительной красоты.
